Тоскливо. Одиноко. Вспоминал свой замок... и свою первую попытку самоубийства.
Было мне тогда не то двенадцать, не то тринадцать лет, не помню точно. и меня очень задевал тот факт, что на всяческих празднествах мне никогда не наливали вина, или чего-либо еще алкогольного, заявляя, что алкоголь для меня, с моим слабым здоровьем - смертельный яд, и пить мне нельзя категорически. В обычные дни я на это не обращал внимания, да и не особо мне хотелось понимать, как это - быть пьяным, не контролировать себя, и так далее, но когда к нам в замок приезжали гости с детьми моего возраста, плюс-минус пара лет, и на моих глазах троюродной сестренке, соплячке одиннадцати лет, наливали бокал пусть разбавленного, но все же вина, а мне - морсик, потому что вино для меня яд - мне хотелось плакать под понимающе-насмешливыми взглядами остальных братиков и кузенов.
О винах, самоубийствах, пощечинах, и магии.В общем, после очередного такого унижения за столом, и тирады врача о том, что мне даже разбавленного вина нельзя, ибо для меня оно смертельно, я придумал зловещий план. Через две недели мне удалось выполнить первую его часть - я выкрал их погреба бутылку крепленого вина, и надежно припрятал ее. Еще через несколько дней представилась и возможность - мой постоянный врач сам приболел, и отец не пустил его ко мне. Вместо него пришел другой, но я сказал, что у меня страшно болит голова от запаха его туалетной воды, и его положили в соседней комнате, а не в гостиной моих покоев, как обычно, а перед тем еще и погнали тщательно помыться, чтобы запаха не было. Будь не столь поздно, отец поехал бы в город за другим врачом, но время близилось к полуночи...
В общем, я остался один в своих покоях, пока доктор мылся. И у меня было около часа спокойного времени. Я при помощи украденного из кухни ножа кое-как открыл бутылку, и начал жадно пить, заедая яблоком - вино показалось мне на редкость противной гадостью. Мне уже становилось плохо, меня тошнило от вкуса перебродившего винограда, но я уже тогда был иногда страшно упрямый, и потому продолжал пить. Таким образом я почти допил бутылку - почти, потому что потом мне все же стало совсем плохо, меня тошнило, и так далее...
Пришедший врач нашел меня на полу, в отвратнейшем состоянии, всего в собственной рвоте... разумеется, он понял, что я просто пьян, и я отдал ему десять золотых, чтобы он не сдал меня отцу. Правда, отец все равно узнал - я совсем забыл про пустую бутылку, которая наполовину закатилась под кровать.
В результате на следующий день отец вызвал меня на "серьезный разговор". Он опять говорил о том, что с моим здоровьем нельзхя пить, и так далее... Наконец, я не выдержал, и сказал отцу, что он - лжец. Мне казалось, он лопнет от ярости.
- Как ты смеешь так говорить мне?!? - кричал он.
Я нажрался храбрости - или наглости - и заявил, что он говорил, что алкоголя для меня - яд, и что я умру, даже если выпью два глотка. ТУ до него дошло, зачем я пил.
Сперва он долго молчал, а лицо его становилось все больше похоже цветом на помидор. Потом он встал, ни слова не говоря, подошел ко мне, и хлестко ударил ладонью по щеке.
Я очень смутно помню, что было потом... Меня унесли в мою комнату, бегали врачи, что-то говорили... потом отец позвал врача к себе, а второй отлучился на несколько минут по нужде - я вылез из кровати, и пошел к кабинету отца. Я знал, что через замочную скважину прекрасно видно и слышно все, что происходит в кабинете.
Отец говорил доктору о том, что я пытался покончить с собой, отравившись вином. Доктор же спросил его, откуда у меня пятно на лице. Отец страшно смутился, и признался, что ударил меня, и тут де стал оправдываться. тогда-то он и сказал фразу, за которую я возненавидел его.
- Я был настолько разозлен и напуган, что не смог сдержаться, и ударил его. Но вы не волнуйтесь, я ударил слабо, просто ладонью - сперва хотел кулаком, но потом подумал, что могу случайно ему что-нибудь сломать, и ударил ладонью, как девушку в истерике. Надеюсь, ему это не повредило?
Я отвернулся, и ушел в свою комнату. Я никогда не ненавидел отца так сильно, как в тот миг. тогда-то я и понял, что он на самом деле не любил меня, наверное. Он любил во мне память о матери, и в глубине души ненавидел меня за то, что я своим рождением убил ее. на самом деле он презирал меня - за то, что я такой больной и слабый, за то, что он не может хвастаться моими успехами в фехтовании или верховой езде, как это делали его друзья, у которых были сыновья моего возраста...
Он не знал, что мог бы хвастаться моими успехами в магии. Он вообще не знал о том, что я занимаюсь магией - и хорошо, что не знал. Он так ненавидел магию, что посадил бы меня под замок, если бы узнал. И вот тогда я бы точно не выжил. А так я утешал себя мыслью, что когда-нибудь я все же стану сильным... магом.
Что ж, я действительно стал сильным магом.